Мне казалось, я писала уже об этом фильме, поскольку это происходило в прошлом году, а сейчас я досматривала. О фильме! Смотреть. Было удивительно увидеть жизнь Дарвина, почему-то. Никогда не задумывалась об этом, и учёный открылся для меня с неожиданной стороны. От естественных наук я также далека, как от прочих) Но сами выводы общеизвестны... Я подумала: а если путём естественной селекции выживают лучшие, то можно ли как-то объяснить этим тот факт, что многие люди одиноки. Этакий рецессивный ген в организме-человечестве. По моему мнению Бог в этой самой природе, отбирающей, оценивающей, наделяющей и уничтожающей. Может, она опасается продолжения ненужного? ну и Пол)
ах, да. Слешер инсайд ми покоя не даёт не смотря на вполне себе симпатичную блондиночку.. но блондин... *в сомнениях вся*
апд: кстати, они же Джеймс и Майлз Part 3. я-таки досмотрела!!! ура мне рек от меня))) не смотря на все прелести фильма, морскую тему, качку и поведение Тальбота - рек))) и от Бенькиного профиля, блестящего носа, глаз, чёрт возьми! какой же он хороший и вот это: Бене: Вы отвратительны, сэр. Тальбот: я согласен, сэр. Но зато я не говорю глупостей посередине океана и не целую руки женщинам, которые годятся мне в матери! ... Б: Вы никого не любите, мистер Тальбот! это Ваш главный недостаток. Т: Я никого не люблю? я говорю Вам ХА-ХА, сэр! меня просто вынесло со всего диалога всё-таки английский юмор - это нечто куда более красивое, нежели американский приплыли!
А мне в ту ночь приснился твой приезд Он был во всем... И в баховской Чаконе, И в розах, что напрасно расцвели... (А.Ахматова)
За окном сгустилась очередная февральская ночь, укутав типично английский дом по левую сторону Бейкер-стрит. Огонь в камине мягко облизывал своим рыжим языком дрова, наполняя комнату уютным теплом и причудливыми тенями, придавая знакомым предметам зловеще-забавный вид. Шерлок сидел в кресле, скрестив длинные ноги и по привычке перебирая пальцами струны скрипки. Пожалуй, это бы единственный в мире предмет, которому детектив доверял полностью. Ресницы дрожали от происходящего за закрытыми веками спектакля, отбрасывая лёгкую тень на строгое спокойное лицо, обрамлённое тёмными густыми кудрями. Рукава бледно-голубой рубашки были засучены, и на оголённой коже поблёскивали кусочки никотинового пластыря. Как обычно. Из стройного ряда капающей мелодии выбилась одна нотка, тут же утонувшая в мурлыкающем голосе: – Нет, Шерлок, нет. Это слишком просто, – протянул Джим, лениво мотая головой на подушке. Он лежал на кушетке рядом, так, что Шерлок, если бы открыл глаза, мог видеть чёрную взъерошенную макушку. В руке он держал красную розу на коротком стебле, вытащенную из вазы миссис Хадсон. – Мне становится скучно... – Но я угадал с инструментом, – скорее утвердительно произнёс детектив. – Ещё минуту и... Стало тихо, фальшиво тихо, напряжённо тихо. Густое оцепенение, нарушаемое лишь потрескиванием дров в камине и редкими гудками проезжающих по улице автомобилей, создавало ощущение осязаемой гармонии, обволакивающей обоих, словно тёплым одеялом, не прерывающей, однако, бурный мыслительный поток. – Смирись, – ворочаясь, бормотал Джим. – И научись, наконец, достойно признавать поражение... – У меня не бывает поражений, – раздражённо фыркнул Шерлок. – Ну да... Невидимое напряжение, будто сам ты – скрипка, которую необходимо взрезать длинным смычком. В эти секунды оба задерживают дыхание. Кто-то вот-вот дотянется до нужного, кто-то – насладится падением собственноручно выстроенного карточного домика. Глупый ребус, всего лишь пароль для электронный почты погибшего программиста. Шерлок нахмурился, стиснув зубы, всё ускоряя ход мыслей, снова и снова проматывая образы. Быстрее. Джим сжал в руке розовый стебель. Нетерпение, томление, предвкушение. Тишина. Ох, как же он любил эту утекающую тишину! Три секунды до взрыва, две, одна... Шерлок мягко коснулся натянутых струн. Он улыбнулся уголком губ, отчего на его молодом лице рассыпались лучики морщин. – Да! – выдохнул Джим, распахивая глаза и поднимаясь с кушетки. – Знаешь, мир прав, называя тебя гением. – Я думал, это будет что-то оригинальнее. – Иногда – думать – это вредно. Он встал и сделал шаг к двери. На белой футболке горделиво красовалась надпись: "I believe Sherlock" – последний писк лондонской моды. Шерлок вытянулся во весь рост, преграждая путь и впиваясь льдистыми глазами в бледное лицо. Искорки пламени отражались в чёрной радужке, играли и переливались, манили к себе и страшили. Адовый огонь. Шерлок взмахнул смычком, как указкой, и тот почти коснулся шеи Джима. Тот сглотнул. – По-другому ведь и быть не могло, верно? – спросил Шерлок. Джим хмыкнул и наклонил голову на бок. В нём, во всей его слегка ссутуленной фигуре читалась дикая усталость счастливого человека с тенью разочарования и смирения. Вдруг глаза у него заблестели ярче, он аккуратно взялся за конец смычка, поднял выше и обхватил губами. Ни один мускул на лице Шерлока не дрогнул, хотя сердце, которого-не-было, грозило раскрошить рёбра своими бешеными ударами. Секунда, и этот инцидент уже казался игрой света и тени. – Ну, – пожимая плечами и не отводя взгляда, пробормотал Джим. – Мне пора. Ещё увидимся, не скучай. Джим медленно направился к лестнице. Шерлок провожал взглядом фигуру лучшего в мире преступника, своего великолепного врага, и вдруг шарахнулся. По затылку сочилась кровь, пропитывая кипенно-белый воротник. – До встречи, Шерлок, – прошептало видение, обернувшись и глядя бесконечно чёрными глазами, и рассеялось в сизой никотиновой дымке.
Джон стоял, прислонившись к дверному косяку, прикрыв глаза и вслушиваясь в мелодию скрипки. Он смотрел на своего друга, его плавные и одновременно рваные движения. Сколько же тайн рассказывал прекрасный инструмент, выдавая музыканта с головой, становясь им, позволяя себе то, что самому позволить никак нельзя. По мнению Джона, это звучало, как реквием.
Идея фильма хороша, но простовата) Я почему-то ожидала большего и постоянно сравнивала ощущения с тем, какое впечатление произвёл на меня "Хокинг" Психологическая проблема героя также.. не доведена до уровня, на мой субъективный взгляд) Если Вы смотрели "Остров проклятых" с Ди Каприо, думаю, поймёте меня) Однако фильм заставляет задуматься, окрыляет и резонирует внутренним потребностям, что ценно)))
И, внимание, в фильме есть изюминка!!! светловолосая и голубоглазая, давнозамеченная *_* Эль говорила, что не любит блондинов? наивная чукотская девочка
A warning to the people The good and the evil This is war To the soldier, the civilian The martyr, the victim This is war
Целый вечер прослушиваю эту песню))) Это война. Жизнь - это война. Скрытая ли, открытая. Борьба за место под солнцем, за счастье
It's the moment of truth and the moment to lie The moment to live and the moment to die The moment to fight, the moment to fight, to fight, to fight, to fight
Дойдя до финальной точки, вернулась. Стало легче. К стройке наполеоновских планов доставили новые материалы) а также лёгких успокоительных, чая, требования витаминизации организма и большего отдыха
To the right, to the left We will fight to the death To the Edge of the Earth It's a brave new world from the last to the first
Если закрыть глаза - снова Питер, зелёный такой. Нева... а мне бы только руки положить на гранит, хоть на пять минут.. соскучилась.
A warning to the prophet to the liar, to the honest This is war to the leader, to the prior, the victim, the Messiah This Is War
А там - прыгающий Томо и невероятные глаза Джареда. Я никогда не чувствовала себя частью Великого Эшелона - слишком сильна во мне энергия той самой единицы, которая складывается из даты рождения. Ерунда, конечно, но эмоциональная окраска букв - тоже чушь в глазах практичных людей))))
It's the moment of truth and the moment to lie The moment to live and the moment to die The moment to fight, the moment to fight, to fight, to fight, to fight
Это война. И это, наверное, потому, что скоро год Марсу в моей жизни. По-моему, был апрель... хотя первые дорожки полились в уши с конца 2010 г. Люблю их. За музыку. За нежное отношение к текстам. За трепетное чувство букв. За силу. За жизнь
To the right, to the left We will fight to the death To the Edge of the Earth It's a brave new world from the last to the first
А ещё я больше не влюблена в преподавателей. Хотя, когда я вручила ему маркер, или когда он положил его на нашу парту, аккуратно так, сердце зашлось
I do believe in the light Raise your hands into the sky The fight is done The war is won Lift your hands toward the sun Toward the sun, toward the sun The war is won
К небу руки, к небу! Там энергия жизни. Если поднять ладошки, то её можно реально почувствовать. И начать действовать. Не оставайся живым - живи)))))
A brave new world Life is war The war is won A brave new world
всё смешалось. мрак и кошмар))))
I believe in nothing not the end and not the start I believe in nothing not the earth and not the stars I believe in nothing not the day or not the dark I believe in nothing not but the beating of our hearts I believe in nothing not 100 suns until we part I believe in nothing not in sin and not in God I believe in nothing not in peace and not in war I believe in nothing not but the truth in who we are
В каждом языке, к которому я когда-нибудь прикасалась, у этого слова есть единица, точнее, её мужское воплощение - один. Одиночество, Loneliness, Einsamkeit. Длинная вертикальная линия между небом и землёй (помним, что по Верберу ада нет, есть только рай и земля). Правда, в английском единица смягчена, как молоко мёдом, моей любимой L, отсылая нас к пониманию того, что одиночество не есть правильный путь. Хотя...
читать дальшеТакие кусочки, как ст-ness-keit - хвостики-окончания, придающие существенность, базис и устойчивое состояние самого слова, без привязки к смыслу. Углубляясь в понимание самого слова, ассоциативного ряда, начертания и звучания, можно начать с главной буквы - "О". Много "О" = много колец - одиночество как основа всего, как цельность системы (ср. организм). Круг - фигура совершенства, замкнутой цепи. Поскольку в слове три окружности, мы непременно, даже вступая во взаимосвязь с другими буквами, попадает в состояние одиночества. Имеется, правда, четыре этапа: 1) Вход. Выдох. Чтобы произнести, нужно округлить губы, создать лёгкое напряжение ротовых мышц и почувствовать поток воздуха из лёгких - О. Факт рождения слова. Любое существо приходит в мир одиноким, одним целым, с одной душой. Иногда это переливчатый звук = А с лёгкой оттяжкой в О. А - первая буква алфавита)))) 2) Дальше происходит его сцепление с миров и поиск резонанса. "ДИН" - период молодости: звонкие, чистые, кристальные буквы. Д и Н стоят в первой половине русского алфавита, что также свидетельствует о периоде юности (читать дальшеалфавит условно делится до и после буквы О, и рассматривается как единый организм А-Я, не о том) И - звук-улыбка, невинный, как факт постижения молодым индивидом реальности. Применяя алфавит как указатели, движемся к новому кольцу 3) Индивид достигает зрелости, некоторой границы, линии отрыва - вторая О, настоящее рождение ЧЕловека. Здесь буквы свистящие, колючие, глухие, твёрдые, из чего можно сделать вывод о появлении того самого существительного. То есть это момент, когда человек становится самостоятельной лиЧностью. В сочетании с ершистой Ч (уникальный свистяще-шипящий звук) следующая буква Е, даже безударно превращённая в звук И, сохраняет свои ехидство и скептицизм. Предполагается, как и упоминалось выше, что система устоялась - СТ, т.е. человек к этому моменту твёрдо стоит на ногах и способен к самореализации. ЧЕСТ - это то, что мы не любим в состояние одиночества - скребущее чувство, чувство-сквозняк (немецкое озвончание S в звенящую ЗЗЗ, усиленную губным М... читать дальшебдсмище) Единственная звонкая буква в этой части - В - как взрыв, цель жизни, всплеск активности - при произнесении от вибрации кровь приливает к губам - и последний выдох, вплетающийся в очередное О 4) Последний рубеж преодолевается с элементом разочарования и бессилия (выдох, губы уже не так напряжены, буква максимально безударна) Ещё одна особенность - все три О отличаются друг от друга и делят корону. первая: безударная, открытая (распахнутая), звонкая Д придаёт ей масштабы бездны последняя: дохлая))))) безударная и пассивная вторая: главная. именно она носит корону-ударение, она - середина, она крупнее остальных. Можно было бы сказать "удвоенная", но этот термин скорее относится к согласным. Слово пружинит в этой области, натыкаясь на холод с одной стороны и "колючки", "тернии" - с другой. Здесь видится эта английская "оу"
Ещё одно замечание: цвет слова изменяется от одной части к другой. Сами кольца кажутся сиреневыми, ближе к голубому... может быть, голубичные. Кусок ДИН окрашен в бело-голубые тона, а "чест" - в охристо-золотистые
читать дальшеесли вас заинтересовало вышесказанное, и вы хотели бы почитать чего-нибудь ещё от меня, идите по этому тэгу - игра в слова
Honeys! поскольку это такой прекрасный праздник в таком прекрасном месяце нежно посылаю каждому кусочек своего сердца цените любовь как основу жизни любите это ведь умопомрачительно прекрасно
и чего только не валяется в папке МД оО Пусть тут лежит, как память о фандомном помешательстве ТН, развитии темы деномоангелов, увлечённости персонажами Хmen и способности писать свыше двух страниц
…et ne nos inducas in temptationem, sed libera nos a malo.
* * *
Воздух пропах серой и палёной шерстью. Здесь всегда так. Он невольно поморщился и отошёл от окна, сунув руки в карманы тёмных брюк - старая привычка. Костюмы он откровенно не любил, но, согласно дресс-коду, который добрался даже до Ада и, в особенности, до него - Князя тьмы, Властителя, Повелителя - необходимо было носить пиджаки и брюки. Благо, можно было выбирать цвет – чёрный, всегда. И немного красного. Он обернулся на стук в дверь. - Войдите. - Ваше Величество, - невысокий демон учтиво поклонился, склонив кудрявую рогатую голову, - Ваш сын пришёл - Зачем это? - Азазель поморщился, но тут же остыл, - Пусть войдёт. Демон скрылся за тяжёлой дубовой дверью, а следом вошёл высокий парень человеческой внешности, чья кожа отливала невыносимой здесь белизной. Даже у самого Азазеля она не была такой молочной из-за предательских веснушек, которые в прошлом Дьявол отчаянно скрывал, натираясь пеплом. Сын Тьмы. Он тоже любил засовывать руки в карманы. А ещё - белоснежные рубашки под горло и кружевные манжеты. Парень оглядел знакомый кабинет и невольно поёжился. Многие сравнивали эту комнату с человеческим сердцем – кроваво-красные стены, потолок. Стеклянный стол с маленьким ноутбуком выглядел застрявшим в плоти осколком. - Что тебе нужно? - спросил Азазель, небрежно проходя в своё кресло. Однако он не сел, а продолжил стоять спиной к сыну. - Я пришёл просить у тебя разрешения подняться наверх, - звонкий голос с лёгкой хрипотцой не то от волнения, не то от специфики адовой атмосферы. Брови Дьявола едва заметно поползли вверх. - И зачем? - У меня там дело. - Какое? - Думаю, Отец, - медленно проговорил парень. - Нет необходимости уточнять. Ты ведь и сам часто наведываешься к людям... Азазель ехидно улыбнулся: - Неужели тебе нужно то же, Люци? Парень потупился. - Мне необходимо, отец... В одно мгновение Дьявол очутился в своём кресле, закидывая ноги на стеклянный стол. Красные шнурки. Чудесно. Люций - полное имя его сына - вытянувшись и не шевелясь, заложив руки за спину, по-прежнему стоял у дверей, сглатывая предательский комок в горле. Он следил за каждым движением своего отца, особенно опасаясь хвоста, которым тот, как шепталось всё окружение, задушил на днях нерадивого просителя - один из чертей требовал перевести его на третий круг, вместо пятого. - А вдруг, - проговорил Азазель, глядя в упор на сына своими светло-голубыми глазами и сложив пальцы домиком, - С тобой что-нибудь случится? Люци мотнул головой так, что смоляные пряди волос на секунду взметнулись вверх, но потом снова мягко легли на плечи: - Боишься, что на меня нападёт отряд ангелов? - он игриво усмехнулся, но улыбка тут же сошла с его лица, уступив место прежнему напряжению. - Боюсь. Ты знаешь, какие у меня с Ним, - Азазель многозначительно и неприязненно взглянул в потолок, - Сложные отношения. И если... - Я буду осторожен, - перебил его Люци. - Когда-либо раньше я подводил тебя? - Н-нет.. - задумчиво пробормотал дьявол. Действительно, сын его рос настоящим демоном, и Азазель прочил ему своё место после того, как захочет немного отдохнуть и пошататься по свету. Сатанистский трон никогда не должен пустовать. - Хорошо, - он хлопнул по столу - Можешь подниматься, но, Люци, без глупостей... Глаза парня сверкнули по-настоящему адовым огнём, широкую улыбку спрятать не получилось: - Будь спокоен, Отец, - лизнув клыки, сказал Люци, распахивая двери. - Только, - остановил его на пороге Азазель, - имя смени... Парень вопросительно посмотрел на Дьявола. - Ну, Шелдон, Макс, например.. - Билл, - кивнул Люци, и взгляд его погрузился в собственную душу, - Мне нравится "Билл"...
* * *
Гравий хрустел под ногами, пока они шли по садовой дорожке вдоль озера, накрытого густым туманом. Слева высились побеленные монастырские стены с зубцами, скрывавшие сам монастырь. Плакучие ивы иногда касались голов гуляющих своими длинными грустными листьями, покрытыми утренней росой. Настоятель – седовласый мужчина средних лет, немного полноватый, что придавало всей его фигуре и лицу добродушный вид - глубоко вдохнул густой воздух, прикрыв глаза, и медленно произнёс: - Нет, Томас, я вынужден тебе отказать. Послушник нахмурился и не мог скрывать своих чувств: - Но почему, Отец? Разве я недостоин служить нашему Господу? Неужели годы моего пребывания здесь не убедили Вас в этом? Настоятель поднял руку, призывая к молчанию. - Ещё рано. Ты даже сейчас не способен к смирению, сын мой. Твоя горячность пугает меня. - Вы слишком долго мне отказываете, - пробормотал Томас, опустив взгляд. В каштановых волосах и на тёмной одежде блестела роса. От влажного воздуха потемнели даже длинные чёрные ресницы, придавая лицу послушника ещё более невинное выражение. Он поднял глаза и умоляюще посмотрел на настоятеля. – Прошу Вас, разрешите мне скрыться в ваших стенах от мира. Настоятель, казалось, задумался, но не отступил. - Я даю тебе ещё месяц, Томас, чтобы ты принял окончательное решение. Подумай, как следует, разберись в себе, посмотри на внешний мир глазами не отвергнутого, но любопытствующего, - спокойно говорил настоятель. – Не думай, что все вокруг против тебя… - Хорошо, - кивнул послушник. – Благословите, Святой Отец… Настоятель смотрел в спину своему лучшему послушнику и никак не мог понять, что же его самого сдерживает. Томас прекрасно справлялся с работой в монастыре, знал все молитвы и обряды, беспрекословно выполнял поручения. Но внутренний голос натужно подсказывал: «Нет, ещё слишком рано, он слишком молод». Из раздумий настоятеля вывел шорох в высокой траве. Он оглянулся, но ничего не увидел. «Белки», - подумал он и направился в монастырь.
* * * (20 лет назад)
- Какое капризное дитя! – старая фрау в пятый раз пыталась запеленать младенца, который вовсю размахивал маленькими розовыми ручками и ножками. – Посмотри на брата, лежит себе спокойно, спит, а ты чего? – она сердито посмотрела на мальчика, наконец, справившись со своей задачей. - Следующий! – весело улыбнулась молодая мать. На руках у неё лежал второй, более спокойный и сонный. Фрау поднесла ей ребёнка, забирая сытого мальчика. - Ох и намаешься ты с ними, - покачала головой женщина. - Ничего, - проговорила счастливая мать близнецов, прикладывая младенца к груди. – Господь нам поможет.
* * *
После вечерней молитвы полагалось убрать в церкви и зажечь погасшие свечи перед иконами. Томас принимался за любую работу и порой выполнял больше остальных. А потому не понимал, почему настоятель вот уже в который раз оставляет его послушником. Как все, Томас соблюдал пост. Как монахи, держал обеты. Ну почему, почему? Иногда он злился на настоятеля, и за это истязал себя розгами перед небольшим костяным распятием в своей маленькой комнатке рядом с хлевом. Низкий потолок, что парень не мог разогнуть спину, кровать из досок, застеленных прохудившейся простынёй, маленький подсвечник и распятие. - Прости меня, Господи, - шептал он, пока спина покрывалась кровавым бисером. – За злость и гордость. – Прости меня, Господи, - пока зажигал длинную потухшую свечку у иконы святого Николая. - За что? – раздался спокойный мужской голос. Узкое лицо, в обрамлении тёмных волос, словно восковое в мягком свете церковных свечей. И ярко-жёлтые пламенные глаза. Дьявол! Томас отшатнулся от иконы, обжёгшись спичкой, и быстро перекрестился. Показалось. Всего лишь припозднившийся прихожанин. - Чем я могу Вам помочь? – охрипшим голосом спросил послушник. Сердце всё ещё гулко стучало от напугавшей иллюзии. Обычный парень, одного с ним роста. И вовсе глаза не жёлтые, а орехово-карие. Посетитель лукаво улыбнулся, чем поверг Томаса в смятение. – Уже поздно. Вам некуда пойти? - Нет, я остановился в отеле. Забыл перевести часы, и опоздал. Мать приучила ходить меня в церковь, - с любопытством разглядывая Томаса, мелодично говорил парень. - Ясно. Но мы закрываем храм, и… - Уже ухожу, не беспокойтесь. Только… - он взглянул в глаза Николаю, - Вы не ответили мне на вопрос. - Какой? - За что Вы просите у Него прощение? - За грехи. Все мы грешны… - И даже Он? Томас хотел было возмутиться, но, сделав вдох, осёкся. Не дожидаясь ответа, странный прихожанин покинул церковь.
* * * (15 лет назад)
- Ты плохая! Ты меня не любишь! - Конечно же я тебя люблю, что за глупости? - Плохая! Плохая! Ты любишь его, а меня – нет! Маленький мальчик в голубой футболке и синих шортах залез на дерево и отчаянно рыдал. Внизу стоял такой же мальчик с глазами, похожими на блюдца, и бегала его мать, испуганная и растрёпанная. - Слезай сейчас же! - Ты меня не любишь, не любишь! - Ребёнка надо отвести в церковь, - проворчала старая фрау.
* * *
Похоже, у него начинался нервный тик при виде этого брюнета. Но он не позволял себе нервничать, чтобы душа была спокойна. А когда его душа по-настоящему угомонится, настоятель даст согласие на постриг. И ни какой турист не помещает ему достичь своей цели. При этой мысли Томас глубоко вдохнул рассветного воздуха и продолжил качать воду из церковного колодца. Монахи верили, что та вода, которую даёт земля, послана самим Богом, и не признавали общественную канализацию. А брюнет оказался настырным. Приходил часто, разговаривал со святым отцом и пытался завести беседу с Томасом. Вот и сейчас он весело шёл к нему по мягкой росистой траве внутреннего двора. - Помочь? – улыбнувшись, спросил он и потянулся к стальному ведру. - Я сам, - буркнул Томас и отобрал у него свою ношу, едва не расплескав всю воду. Парень пожал плечами: - Я Билл, приехал из Франкфурта. Ты бывал там? Ваш настоятель разрешил мне приходить в любое время. Может, я тоже захочу стать монахом… Последнее заявление заинтересовало Томаса. - Не каждый сможет посвятить себя служению Господу… - проговорил он. - И какими качествами нужно обладать? – Билл шёл рядом, словно подпрыгивая на месте и всем своим видом излучая искреннее любопытство. - Чистота, - немного подумав, ответил Томас. – Внутренняя невинность. - Ты невинен? В этом самом смысле. Томас помрачнел и ничего не ответил. Воспоминания обрушились на него ливнем, который никак не удавалось прогнать. Он зашёл в просторную кухню, поставил вёдра на широкую лавку и оглянулся в поисках своего собеседника. - Мне кажется, - раздался его голос за спиной. – Настоящий верующий должен пройти через все искушения, чтобы потом, в праведной жизни, не сойти с пути истинного. Томас посмотрел Биллу прямо в глаза. Тот выглядел серьёзным и высокомерным, и снова показалось, что в карих глазах промелькнул адовый огонёк. - Зачем ты здесь? – прошептал послушник. - За вами, - подмигнул Билл, улыбнувшись. Ведро с водой опрокинулось на пол с громким звоном. Томас дёрнулся, чтобы поднять его, а когда выпрямился и хотел посмотреть на Билла, тот словно испарился в пространстве. Мотнув головой, послушник принялся убирать расплескавшуюся воду.
* * *
Азазель оторвался от созерцания происходящего на экране и потянулся всем телом до острого кончика хвоста. Черти называли его «Озеро мира». Высокий чан, наполненный плазматической жидкостью, которая по одному желанию Дьявола показывала всё происходящее на земле. Азазель зевнул. Он почувствовал лёгкий сквозняк, коснувшийся щеки, и уже знал, кто стоит за дверью. - Ваше Величество, - вкрадчиво произнесла длинноногая темнокожая демоница с каскадом золотых волос. – Пришёл Ваш друг, Ян. - Пусть войдёт, - подперев щёку рукой и снова уставившись в экран, проговорил Азазель. Вошедший прислонился к одной из стен, покрытых чёрной застывшей магмой, и сложил руки на груди. - Чем обязан? – не глядя, произнёс Азазель. – В последнее время ты в моих владениях редкий гость. - Соскучился? – собеседник ухмыльнулся. Он вытянул ладонь, на которой ожил маленький вихрь. – Нас беспокоит твой сын, Люций. Говорят, он вышел к свету и свободно общается с людьми. - Не вижу в этом никакой проблемы, - отмахнулся Дьявол. – Сотни чертей разгуливают под носом у Бога, и никого не волнует их жизнь. - Зато я вижу, Азазель, - твёрдо сказал Ян и подошёл к котлу. В его речи было что-то жгучее, горячее, что возбуждало у Азазеля интерес. – Как бы ты не лишился ещё одного сына. Если твой брат узнает, то не преминет отомстить за всё. Ян опёрся о край котла, стараясь заглянуть в глаза Азазелю. Резким движением тот обвил запястье друга хвостом и дёрнул вниз так, что Ян, вскрикнув от боли, оказался на коленях. Маленький вихрь слегка поморщил гладь экрана. - Не напоминай мне об этих глупых подлизах архангелах! Тем более, о Михаиле! – спокойно проговорил он. – Ну сколько раз просил. - Хорошо, хорошо! - Ян поднялся, отряхивая пыль с брюк. - Как знаешь. Моё дело – предупредить.
* * *
Томас готов был признаться, что ждёт его. Каждое утро просыпается с одной и той же мыслью: «Билл». Постепенно их короткие диалоги переросли в долгие беседы в монастырском саду, у огромного озера. Обычно они гуляли утром, когда над водой таял густой туман, или вечером, когда небо окрашивалось всеми красками розового и синего. - Расскажи мне о демонах. - Ну, например, Асмодей – один из могущественных демонов, - говорил послушник, - Падший ангел, который пошёл против воли Господа. Дьявол вожделения, блуда, ревности и одновременно мести, ненависти и разрушения. Пятый из десяти архидемонов в каббале. Оккультисты относят его к демонам Марса. - Если он ангел, хоть и изгнанный то почему – безобразен? – интересовался Билл. Томас не знал, что ответить и пристально смотрел на своего странного собеседника. - Может, - задумчиво бормотал тот, - Они потому и были изгнаны? И так каждый раз. Вопросы Билла часто загоняли Томаса в тупик и, выполняя работу по монастырю, он уже не молился, как прежде, а думал о несостыковках в святом писании. Он поймал себя на мысли, что говорит с Биллом даже тогда, когда того нет рядом. Ему приходилось часто встряхивать головой, будто это могло помочь забыть о разговорах. Всё чаще и чаще Томас видел взволнованное лицо настоятеля, обращённое к нему с вопросом, который святой отец никак не мог сформулировать – сердце у него болело за юношу, но никак не могло понять причины этой странной боли. Самым страшным и сладким временем для послушника стала ночь. Когда, умывшись и помолившись, он ложился в кровать, уснуть ему не давали всё те же вопросы, которыми забрасывал его новый знакомый. Его бледное лицо с необыкновенно живыми карими глазами, сияющая улыбка никак не давали покоя. Тёплый закат прилипал к тёмным ресницам, заглядывая за эти решётки прямо в душу. Ах, если бы он так часто не облизывал розовые губы! Пухлые, и, если целовать, то словно прикасаться к спелой сливе, мягко и сочно, стучась языком в зубы и дальше… Томас проснулся в холодном поту, кинулся под кровать, достал розги и начал хлестать себя изо всех сил. Сцепив зубы, он молился пуще прежнего, не давая боли победить себя. Удар, ещё, ещё! Прости меня, Господи! За дверью уже бледнело ночное небо. Занимался рассвет.
* * * (13 лет назад)
- Отдай! Отдай, это моё! – мальчик бежал за братом, который отобрал у него новенькую машинку. Сегодня у них был День Рождения, но старший из близнецов наказан и подарка не получил. – Отдай! Они бегали в густом осеннем лесу по мягкой опавшей хвое, их звонкие голоса разносились ввысь к зелёным соснам. Внизу была река, отделённая от берега довольно высокой пропастью. - Я тебя ненавижу! Хочу, чтоб ты сдох! – запыхавшись, прокричал старший, прижав игрушку к себе. Эту фразу он услышал недавно по телевизору, и она ему очень понравилась – Ненавижу! Ты ничего не получишь! - Отдай! – брат догнал его и потянул за маленькие колёса. - Нет! – второй тянул на себя, и был явно сильнее. Они смотрели друг другу в глаза, и на маленьких раскрасневшихся личиках была написана злость. Только у старшего она была ужасающе взрослой, настолько, что младший близнец притих и собирался уже отпустить игрушку. - Тебе она нужна? – проговорил старший. – Забирай! – и толкнул машинку в руки брата. Тот от толчка попятился назад, замахал руками. - Нет!!! Но мальчик уже падал с обрыва вниз.
Сердце бешено колотилось ещё после бега. Он летел, казалось, вечно. Он махал руками и ногами, а горло словно парализовало, поэтому кричать он не мог. Он видел испуганные глаза брата, как удаляется край пропасти, какое голубое небо и белые, словно вата, облака. Мальчик закрыл глаза. Вдруг он почувствовал, как будто его поймала на руки мама, крепко прижала к себе. Но от мамы пахло по-другому. Он больше не чувствовал, что падает. Что случилось? - Всё будет хорошо, малыш, - проговорил чей-то незнакомый голос. Он открыл глаза. На него смотрел рыжий мужчина и улыбался светло-голубыми глазами. Вокруг пахло, как у бабушки на кухне, спичками. – Теперь ты со мной.
* * *
- Тебе сегодня не везёт, - азартно проговорил Ян. В маленьком урагане на его ладони тасовались карты для игры в покер. Секунду полюбовавшись этим зрелищем, Азазель фыркнул и откинулся в кресле: - Впервые за 10 лет, имею право! Они сидели в логове Асмодея за большим столом, пока хозяин готовил им выпивку – горящий коктейль для Азазеля и освежающий мохито для Яна – предмет вечных шуток демонов. - Предлагаю пари, - блеснул глазами Ян, раздавая карты своим излюбленным способом. - Очень внимательно тебя слушаю, - отбирая колоду и перемешивая её по-своему, сказал Азазель. Ян склонился к столу и заговорщицким шёпотом произнёс: - Спорим, Люци не сломает послушника. Они вместе наблюдали за Люцием вот уже которую неделю, периодически заглядывая в котёл. Действия сына заботили Дьявола, но было очень интересно узнать, чего же он на самом деле добивается. - Сломает! - Не-а! - На что спорим? Ян задумался. - На желание! - Асмодей! – позвал Дьявол подошедшего темноволосого кудрявого мужчину с явными еврейскими корнями. – Разбей!
* * *
Билл пропал. Совершенно исчез из виду. Спрашивать у настоятеля не хотелось – он боялся, что может вызвать подозрения у святого отца, - и Томас изводил себя разными мыслями, надеясь, что всё нормально, Билл не попал под машину, не улетел без прощаний в свой Франкфурт и ещё вернётся. Наскоро убравшись в храме, Томас спешил к себе в комнатку, но не для того, чтобы молиться, а чтобы помечтать. Он сам поражался тем переменам, которые произошли в нём. Томас отчаянно цеплялся за свою цель стать монахом, но как будто больше не хотел этого. Изменения пугали послушника. - Томас! – окликнул его из мыслей озабоченный голос настоятеля. – Всё в порядке? - Да, Отец, - невинно ответил ему послушник. - Этот твой новый знакомый.. Билл… О чём вы говорили? - Он спрашивал о Боге, о религии, об ангелах и демонах, - Томас запнулся и внимательно посмотрел настоятелю в глаза. – А что? - Берегись, сын мой. Мне кажется, этот молодой человек хочет соблазнить тебя на сторону Сатаны. - А разве не этого Вы хотели, святой отец? – с непонятно откуда взявшейся смелостью спросил Томас, и тут же замолчал, закусив губу. Настоятель лишь покачал головой. Пробормотав: «Благословите, святой отец», послушник сорвался с мета и побежал в свою комнатку. Совершив очередное самобичевание за глупые мысли, он лёг на живот и попытался уснуть. Забыть! Забыть о Билле и его речах! Но как же сладко слова слетают с его губ… Томас отдался фантазии. Господи, прости за столь греховные мысли… За мысли о том, как Билл нежно вылизывает раны на его спине, как гладит уставшие мышцы рук тёплыми пальцами и покусывает шею. Томас почувствовал, как внизу живота собирается напряжение. Он перевернулся на спину, опустил руку на пульсирующую плоть и плотнее закрыл глаза. Билл… С ловкостью кошки черноволосое видение сидело на нём, жадно целовало рот. Он чувствовал гибкое упругое тело под своими руками, мягкое, атласное в свете восковых церковных свечей и отблеска золотых икон. Настоящий демон! Он знал, что делать, и через минуту они слились в жарком танце, когда острая боль притупляется горячим наслаждением, рвущим горло стонами. Столько неправильного движения в его праведной жизни. Да. Да! Да!!! После короткой судороги, Томас расслабился и почувствовал, как что-то тяжёлое легло на него сверху. Билл. Томас улыбнулся, блаженно и счастливо, пока дикая мысль не отрезвила его. Он открыл глаза и сбросил с себя парня. - Что ты здесь делаешь?! – прохрипел послушник, вжимаясь в стену. Парень поднялся. Его неприкрытая нагота смутила Томаса ещё больше, но мысль о нарушенных законах билась в мозгу раненной птицей. Послушник поднял глаза и увидел, как глаза Билла светятся огнём, а на губах играет абсолютно мефистофельская улыбка. Он запрокинул голову и рассмеялся. - Аминь, – прошептал он одними губами и исчез, растворившись в слабом свете. В дверях уже толпились старшие братья, через которых пробирался настоятель.
* * *
- Вот, чёрт! – от избытка чувств Ян ударил кулаком по краю котла, в отражении которого уже расплывалась довольная ухмылка Азазеля. – Как он мог?! А казался таким милым, таким чистым… - Ты не умеешь смотреть вглубь, друг мой, - довольный Дьявол похлопал его по плечу. – Наш уговор ещё в силе? – жарко шепнул он Яну на ухо. - Это тебя игры ребёнка так раззадорили? – тот покосился на обвевающий талию длинный красный хвост и невольно облизнул губы. - Ты обещал выполнить любое моё желание, - проговорил Азазель. Ян прижался ухом к его губам. - Таки любое?
* * *
Дождь лил как из ведра, стекая длинными ручейками по стеклу одного из кафе. Внутри было тепло и уютно, Томас сидел у окна, в маленьком бумажном стаканчике заваривался ароматный зелёный чай. Даже если бы настоятель не попросил его покинуть монастырь, он всё равно бы ушёл. Та ночь всколыхнула ему память, и покорёженные обломки нельзя было сразу забыть. Стены давили, ни одна молитва не могла его успокоить, хотя Томас пытался. Даже сейчас, сидя в центре дождливого города, было легче, чем в обители. Он всё равно бы ушёл. Искать Билла. Слишком много у него сталось вопросов без ответов, и дело не касается религии. Много-много «почему?» Томас поёжился. - «…и не введи нас в искушение, и избави нас от лукавого». Где ты, Билл? – спросил он у маленького стаканчика и сделал большой глоток. Напиток обжёг ему язык так, что парень поморщился. - Зачем я тебе? – знакомый мелодичный голос. Терпкий, с лёгкой хрипотцой. Билл сидел напротив, обняв ладонями такой же стаканчик. - Я хочу поговорить. Для чего ты это сделал? - Ты хотел этого, хотел меня… - Нет, - Томас мотнул головой. – Зачем ты появился в монастыре? Билл улыбнулся уголками губ. - А ты ничего не помнишь? – он посмотрел Томасу в глаза. – Напряги свою память, вспомни. Посмотри на меня внимательно. Ну же? Томас смутился. В глазах напротив он ощутил гнев и невыносимую боль. - Кто ты? – прошептал он. Билл резко встал и направился к выходу. Томас кинулся за ним. - Постой! Подожди меня! Но парень не собирался останавливаться. Он шёл навстречу дождю, вмиг вымокнув под тяжёлым ливнем, но продолжая удаляться. Томас бежал за ним, выкрикивая одно и то же: - Стой! Ну стой же! – и тут его осенила странная, жгучая мысль, заставившая остановиться прямо на середине дороги. – Прости меня… Билл обернулся. - Прости меня! – крикнул ему Томас. Впервые с детства к глазам подступили едкие слёзы. Парень зажал рот руками и упал на колени. – Прости меня, прости, прости! Билл подошёл к нему, наклонился и обнял. - И ты меня прости…
* * *
- Ты останешься со мной? - Нет, я же умер 13 лет назад, забыл? - Помню. И что теперь делать? - Ну, я вернусь домой, а ты будешь здесь. - Я хочу к тебе. - Тебе придётся умереть. - Я готов. - Что? - Я готов умереть для тебя.
* * * (20 лет назад)
- Какое капризное дитя! – старая фрау в пятый раз пыталась запеленать младенца, который вовсю размахивал маленькими розовыми ручками и ножками. – Посмотри на брата, лежит себе спокойно, спит, а ты чего? – она сердито посмотрела на мальчика, наконец, справившись со своей задачей. - Следующий! – весело улыбнулась молодая мать. На руках у неё лежал второй, более спокойный и сонный. Фрау поднесла ей ребёнка, забирая сытого мальчика. - Ох и намаешься ты с ними, - покачала головой женщина. - Ничего, - проговорила счастливая мать близнецов, прикладывая младенца к груди. – Господь нам поможет. - Как назвали-то? – хмурясь, спросила фрау, укладывая спокойного мальчика в колыбель. - Старшего – Томас, а младшего – Вильгельм, - гордо произнёс отец близнецов. - Том и Билл, значит, - пробормотала женщина себе под нос. - Да хранит вас Бог.