Фандом: Hurts
Жанр: сказка
От автора: у меня часто что-то происходит с компьютером, поэтому - чтобы не потерялось. Не закончено, может, и не будет. Просто хотелось написать, для них, для себя. Смотрю Доктора, читаю "Над кукушкиным гнездом", скучаю
* * *
читать дальше*пролог*
Они идут вдоль речушки вверх по течению. Обломки камней скрежещут под ногами, прилипая блёклой пылью к ботинкам. С одной стороны густой лес, пушисто свисающий над ущельем и впивающийся изумрудными вершинами в лазурное небо. Почва припорошена длинными хвойными иглами, будто мягким одеялом, которое скрывает вывернутые коленца корней. С другой – оголённая порода, похожая на слоёный пирог. При взгляде на неё ощущается удивительная мощь земли - Земли как планеты и приюта мятежных душ.
Они поднимаются всё выше и выше, прислушиваясь к рокоту невидимого водопада, наблюдая за разноцветными ящерицами и чёрными бабочками. Всё здесь – ради него, из-за него и благодаря ему. Тонны падающей воды, кристально-чистой жидкости, самой живой из всех существ, подчинённых пространственно-временному континууму. Солнечные зайчики играют в реке, преломляясь и заставляя морщить нос.
Тео опускает руку в курлычущую воду, погружает по самое запястье. Рукава белой рубашки закатаны до локтя, и непривычно расстёгнут воротничок – будто самый обычный человек. Поток толкается ему в ладонь и облизывает длинные красивые пальцы, ластится и холодом ползёт по венам к сердцу, когда рука поворачивается к потоку тыльной стороной, сжимается и разжимается кулак. Тео улыбается, как ребёнок, закусывает губу и смотрит на Адама. Тот стоит в пяти шагах впереди, ловит исходящий свет и улыбается тоже, только тише, только ему.
Тео вытаскивает руку, и капли шипят на побледневшей коже. Они ловят искры солнечных лучей и скатываются змейками обратно в поток, замирая на кончиках пальцев. Малышки.
Кровь жадно впитывает чистый кислород, отчего всё вокруг: деревья, камни, лента реки, белая рубашка – немного смазывается в общую картинку локального человеческого счастья. Они идут плечом к плечу, прямо к бурлящему водопаду. Местные называют его Медовым - говорят, пчёлы строят свои ульи прямо под водяной стеной. Поэтому горный воздух так сладко пропитан мёдом, этим сгущенным солнцем. Адам задирает голову и жмурится огромному небу, подарившее ему когда-то нечто совершенно бесценное, подарившее ему свет.
* * *
~Рождество~
Очередное тусклое утро рассеялось по комнате, смешавшись с запахом свежезаваренного кофе. Сегодня был важный день. Адам улыбался в чашку, крепко сжимая керамику ладонями, стараясь не мечтать, чтобы не спугнуть удачу, не сглазить, когда он почти дотянулся до её сверкающего хвоста. Мысли путались с тёплым кофейным ароматом, в вытянутых лентах дымки вырисовывались картинки, и вот он уже в группе, с силой и нежностью вжимает клавиши в инструмент, вплетая свою мелодию в общую композицию. Сотни глаз прикованы к его рукам, сотни сердец бьются с задаваемым им интервалом, слушают, чувствуют. Может быть, он сможет, наконец, собрать денег и выкупить эту квартиру.
Приступ кашля вывел Адама из блаженного оцепенения. Болезнь продолжалась уже больше двух недель: когда в горле появляется ощущение живой стекловаты, когда бронхи будто разрывает тысяча острых крючков и вот-вот раздробит грудную клетку. Он согнулся пополам и пытался успокоить кашель, глубоко вдыхая и выдыхая. Через несколько секунд приступ прошёл. Адам выпил стакан воды и вытер со стола разлитый кофе – последняя ложка в этом месяце. Иногда хотелось просто выплюнуть лёгкие, чтобы не мешали.
Но сегодня важный день! Он даже полил засохшие цветы на подоконнике – подарок матери. Должно быть, в горшке росли розы, но им уже давно ничего не могло помочь снова цвести. Сухая земля жадно впитывала влагу, с тихим рокотом просачиваясь вглубь.
- Может, ещё не всё потеряно, м? – пробормотал Адам цветку. Их милое общение прервал громкий стук в дверь.
- Андерсон! – взывал недовольный женский голос. – Андерсон, открой сейчас же!
Вздохнув, Адам поплелся к двери, перебирая в голове свои лучшие объяснения. Хозяйка квартиры, грузная, но юркая женщина средних лет, всегда приходила к нему сильно надушенная и накрашенная, всегда в зелёном – ей казалось, что этот цвет подчёркивает её ядерно-рыжие короткие волосы.
- Доброе утро, миссис Фуррит! Как Ваши дела?
- Очевидно, оно не совсем для тебя доброе, если мне пришлось прийти. Ты не платишь мне вот уже второй месяц, Адам Андерсон. Я просто вынуждена просить тебя… - она говорила странной смесью местной речи и цитат из женских романов. Миссис Фуррит была единственной знакомой его родителей в Манчестере и с радостью сдавала ему квартиру на «особых условиях». Вся их особенность заключалась в длительных отсрочках и еженедельных душеспасительных беседах за чашкой чая. - … покинуть мой дом!
- Миссис Фуррит, у меня небольшие проблемы с работой, - проговорил Адам, глядя на заснеженные носки её сапог. В квартире было так холодно, что даже снег не хотел таять. – Ещё неделю.
- Я сильно сомневаюсь, что за неделю что-то изменится, - нахмурилась хозяйка.
- Уверяю Вас, через семь дней я отдам Вам все свои долги, - он старался вместить всю свою надежду в эту фразу так, что даже глаза загорелись.
- Хорошо, Адам, - она осмотрела его с ног до головы и обратно. – Но только из уважения к твоим родителям и нашей дружбе. Но для гарантии нужен залог.
- Но у меня уже совсем ничего нет…
Миссис Фуррит снова окинула его взглядом. Потёртые джинсы, чёрный свитер с высоким горлом. Ему всего двадцать четыре, а выглядел он несколько старше. Она посмотрела в его блестящие синие глаза, цвет которых оттеняли тёмные болезненные круги, и что-то в душе заставило её наклонить голову набок и сочувствующим голосом произнести:
- Бедный мальчик. Совсем один в этом огромном городе. Тебе всё-таки следует найти соседку, - она заговорщицки подмигнула, предполагая, что сделала очень полезный и удачный намёк. - Хорошо, я даю тебе две недели, как раз до Нового года. И забираю мобильный телефон, поздравишь родителей с новой работы, - она улыбнулась и потрепала его по щеке. Знала бы она, что глаза его блестят от болезни.
Вручив ей мобильник и закрыв дверь, Адам сполз по стене в очередном приступе кашля. Всё равно на счёте не было денег.
* * *
Когда затихло эхо последнего аккорда, Адам всё ещё боялся оторвать глаза от чёрно-белых клавиш. Наконец он убрал руки за спину и посмотрел на троих слушателей. Тим, невысокий брюнет, солист группы с удивительным для вокалиста голосом, улыбался, поджав губы, решая судьбу Адама. Рядом с ним стоял блондин с кокетливыми барабанными палочками в руках, глядя исподлобья на инструмент - Марк. Они были основателями своей группы, из которой недавно ушла клавишница. Теперь они искали музыканта по всей Англии.
А чуть в стороне стояла Эмили, подруга Адама, которая и привела его сюда, - у неё была ужасная привычка: если девушка нервничала, то отчаянно грызла свой кулон. Самый простой католический крестик с красным камушком в сердцевине. Вот и теперь украшение подверглось экзекуции.
- Ну, что ж, Адам, - сказал Тим, сложив руки на груди. Он осторожно перебирал слова в голове, как обычно, и всё же приходил к одной фразе. – Довольно интересно, мы тебе позвоним на неделе.
Адам хмыкнул, задушенный вдруг накатившей усталостью. Он много раз слышал эти слова, и ещё ни разу обещание не выполнялось. Было в этом «мы тебе позвоним» что-то жестокое: от выстроенного воображением воздушного зама оставался тонкий, начертанный тушью, каркас – и жить в нём нельзя, и оставить – никак. Отчаяние размазывало его большим пальцем.
- Можно спросить? – Адам мягко улыбался, слова давались ему с трудом. - Что было не так?
- Нет, всё отлично, но… Мы играем в немного другом направлении…
- Тебе не хватает света, - сказал Марк, вертя в руках палочки. – Внутреннего света, понимаешь?
- Ты только не расстраивайся, - сказала Эмили, когда они вышли на улицу. Уже стемнело, и круги фонарей падали на заснеженные улицы и ставшие особенно унылыми здания этого района Манчестера. Небо затянуло облаками, и теперь оно было пунцово-бархатное, нахмуренное, будто недовольное суматохой по поводу приближающегося рождества. Девушка не носила шапки, и пушистые хлопья снега цеплялись за её длинные светлые волосы. – Я попрошу дядю, чтобы он снова взял тебя в свой ресторан!
- В прошлый раз я разлил самый дорогой суп на платье самой дорогой гостьи, - хмыкнул Адам, его слова приобрели форму белого пара и растворились в морозном воздухе. – Это притом, что я нанимался пианистом. Не думаю, что у него такая короткая память.
Они шли вдоль квартала, вслушиваясь в хруст снега под ногами среди проезжающих мимо автомобилей и дверных колокольчиков маленьких магазинчиков. Они учились в одной школе, дружили семьями, пока Эмили с родителями не переехали из их маленького городка в Манчестер. Здесь они встретились случайно на вечеринке у знакомых, и с тех пор стали друзьями.
Адам держал её под руку, чтобы Эмили не поскользнулась и не упала. Хотя теперь ему самому бы упасть в сугроб и…
- О чём ты думаешь?
- Марк сказал что-то про внутренний свет. Что он имел в виду?
- Не знаю, может, внутреннюю энергию, то, что многие подразумевают под душой. Маленькой я часто думала: что такое душа. Нельзя потрогать, невозможно понять. Что-то вроде внутреннего света – идея. Идея и есть та самая искра. И душа – это совокупность маленьких искорок. Я часто вижу молодых людей с пустым взглядом – будто потухшие свечки. Пустота не может сиять. Думаю, именно это имел в виду Марк.
- Ты считаешь, во мне нет… - Адам закашлялся.
- Адам, тебе нужно к врачу, - прижавшись плотнее, сказала Эмили. – Твой кашель мне совсем не нравится. Я знаю очень хорошего доктора, она работает в нашей больнице. Обещай мне сходить.
Эмили была медсестрой, и всегда служила его матери лучшим медицинским справочником. Он кивнул, совершенно точно зная, что никуда не пойдёт. Через дорогу виднелся двухэтажный дом, украшенный переливающейся гирляндой.
- Твой дом, - улыбнулся Адам.
- В этом снегу я его совершенно не заметила, - она улыбнулась ему в ответ. – До завтра?
- Увидимся, - сказал он и, сделав пару шагов, обернулся. – Эмили! Спасибо.
- Береги себя. Ты мне обещал.
* * *
Когда Адам подошёл к дому, тучи рассеялись, и небо сверкало тысячами прекрасных звёзд. От недавнего снегопада остались огромные сугробы, завалившие ступени парадных лестниц и вереницы декоративных кустов мадам Дюбоз. По её рассказам, она когда-то была садовницей у самой королевской семьи, а теперь жила на первом этаже и методично рассаживала одинаковые растения. Адам снова задрал голову и посмотрел наверх. Как будто сияющие гвозди удерживали толстое небесное полотно на месте вроде театральной декорации. Его всегда интересовало, есть ли что-то за этим полотном, что-то, окружающее Вселенную, нечто, вроде купола, что-то, где не нужны деньги, и можно жить, занимаясь любимым делом.
Вся его жизнь была связана с музыкой, вся его жизнь была музыкой. Он жил только в симбиозе с ней, остальное – неинтересное существование. Как только Адам касался клавиш или струн гитары, он чувствовал, как соединяется с инструментом невидимыми нитями, становясь единым живым организмом. Мелодия, подобно крови, вытекала из его пальцев, возвращалась, пронизывая тело, вливаясь в каждую клеточку страждущего организма новой обогащённой субстанцией. Душа питалась нотами, сердце билось в такт, где-то далеко-далеко оставались рутина, проблемы, обиды – далеко, за пределами этой музыкально-кровеносной системы.
Но в последние годы что-то сломалось. Не хватало денег на учёбу, потом их стало просто не хватать. Он уже продал гитару несколько месяцев назад, и теперь у него не осталось ничего, не считая синтезатора. Скоро он получит очередное пособие по безработице, половину которого он отошлёт родителям. Он говорил им, что по-прежнему работает в ресторане, ведь для них пособие казалось унизительным.
- Боже, храни Королеву.
Он посмотрел наверх на крышу и подумал о том, сколько всего можно было бы прекратить одним прыжком, одним полётом длиною в вечность… или в несколько секунд до того, как хрустнет череп, выплёвывая на асфальт горячий мозг.
Помочь ему могло только чудо. Звезды мерцали как никогда ярко, он даже не сразу заметил, как одна из них начала падать вниз. Адам сильно зажмурился, загадывая, почти крича, своё желание этого самого чуда про себя так, что перед глазами поплыли разноцветные круги. Когда он открыл веки, то звезда ещё продолжала падать, набирая скорость и стремясь совсем не к горизонту. Ему даже показалось, что она падает на него.
- О, Боже, и меня храни, - пробормотал он, совершенно не веря происходящему.
Звезда продолжала своё стремительное падение, становясь всё ярче и ярче, пока не рухнула прямо на кусты мадам Дюбоз. Она угасала ярким невыносимым инфракрасным светом. Адам успел отбежать на несколько метров и теперь высматривал необычное явление от соседнего дома.
Всё стихло настолько, что слышалось собственное дыхание и бешеное биение сердца. Адам сделал шаг, но тут же отпрянул к стене: красное сияние поднялось из кустов. В потоке режущего глаза света Адам разглядел силуэт человека. Силуэт всплеснул руками, погас и, наконец, упал.
Прогнав мысль о радиации, Адам подошёл ближе. Существо действительно было похоже на человека: белая кожа, аккуратная голова, стройное тело, по паре рук и ног. Он (на вид это был молодой мужчина) лежал, раскинувшись на спине, прямо на чистом белоснежном снегу. На нём были только широкие белые штаны. Адам подошёл ближе и ужаснулся: в груди, прямо на том месте, где рёбра образуют солнечное сплетение, зияла чёрная дыра с ровными краями, будто высверленная профессиональным буром.
Ещё раз отогнав поднадоевшую мысль о радиации, Адам стал рассматривать человека. Он опустился на колени, осторожно поднял руку существа и прощупал пульс. Несколько слабых толчков под тонкой кожей кисти. Адам мотнул головой, приложил пальцы к сонной артерии и прислушался к дыханию. Сомнений не осталось – мужчина был жив.
Адам поднял его и понёс домой. Он уложил человека на свою кровать, включил ночник и присел рядом. Он осмотрел дыру, даже приложил к ней линейку – около четырёх дюймов в диаметре. Дыра проходила прямо сквозь грудь, и в глубину, судя по всему, достигала позвоночника. Стенки казались гладко чёрными, как воронёная сталь. Складывалось ощущение, что в грудь попал пушечный снаряд и оставил вот такую сипатичную вмятину. Сунуть туда руку Адам не решался.
Адам наклонился к лицу и повернул голову набок. Прислушался. Человек дышал очень тихо, но размеренно, как будто и не было у него в теле никаких огромных отверстий. Он сунул руку в карман куртки, но вспомнил, что отдал мобильный хозяйке в залог. Адам ещё раз внимательно посмотрел на дыру, потом на спокойное лицо человека, накрыл его одеялом, вышел из квартиры и побежал в больницу.
* * *
- Он живой и светится! – закончил свой рассказ Адам и облизнул пересохшие губы. – Светился, когда упал.
- С дырой в груди..? – Эмили смотрела на него с подозрением и поднимающейся паникой: слишком много лихорадочного безумия было в этих синих глазах.
- Да! Примерно десять дюймов. Эми, ему нужен врач.
- Врач нужен тебе, - хихикнула Хлоя, напарница Эмили. Она вертелась тут с того самого момента, когда в приёмный покой влетел Адам и, усиленно жестикулируя, стал рассказывать историю о падающей звезде. – Адам слишком много смотрит «Доктор Кто», Эм. Измерь температуру, милый, и не отрывай нас от работы.
Он отмахнулся от неё, как от назойливой мухи и посмотрел на свою подругу.
- Эмили, ты мне не веришь? – он взял её руки в свои ладони и для убедительности ещё раз заглянул в глаза.
- Я зайду к тебе завтра утром, хорошо? – она кивнула головой, подошла к стеклянному столику с лекарствами и вытащила оттуда маленькую коробочку. – Возьми, жаропонижающее.
* * *
Когда он вернулся домой, было около двух часов ночи. Он вложил несуразно большой ключ в замок, открыл хлипкую дверь и замер на пороге. В комнате было совершенно пусто. Никаких следов светящегося существа с дырой в груди.
Адам шумно выдохнул и потёр лицо ладонями. Судя по всему, всё, что произошло этим вечером, ему действительно привиделось. Плед строго укрывал кровать, без единой вмятины или загибов. Адам стал всматриваться в шотландскую клетку так, как будто видел её впервые. Одеяло, которым он укрывал существо, лежало на своём законном месте в том виде, в котором его оставили утром. Адам подошёл к подоконнику – кусты мадам Дюбоз величаво спали под пушистым снегом. Краем глаза он заметил, что вода в горшках вся вытекла в поддон и совершенно не задержалась в земле.
Адам сел на кровать и уставился на засохшие розы. Руки безвольно лежали на коленях, лёгкие разрывало болью при каждом вдохе. А ведь цветы принесла сюда его мама. Растение, как она считала, привлекает девушек и удачу. Мама любила этот аромат, немного напыщенный, пафосный, как и сами цветы, мистический. Она как-то укололась острым шипом, и Адам заботливо перевязывал ей тёплую руку.
У существа тоже были тёплые руки, даже когда он трогал пульс, подняв его руку из снега. Шальная мысль змейкой забралась в голову Адаму, он оторвал взгляд от мёртвых цветов и стремительно вышел из квартиры.
Над крышей парила какая-то особенная тишина, укутывающая, шепчущая ветром в уши. От чердачной двери до края осталась аккуратная дорожка следов. Небо снова затянулось угрюмыми тучами и вот-вот грозило рассыпаться снегопадом. Адам посмотрел вниз: никаких следов падения звезды: ни подпалин, ни сияния, ни даже крови. Сон. Он продолжал смотреть вниз, напрягая глаза. Голова кружилась не то от высоты, не то от нарастающего жара. Всего один шаг отделял его от свободы. Он зажмурился и…
- Адам, нет! – тишина разорвалась на тысячи мелких осколков и впилась в висок. - Подожди, стой на месте. Просто стой на месте!
Адам замер. Голос продолжал останавливать его, становясь всё тише и глубже, словно убеждаясь в его покорности, но всё ещё осторожничая. ОН открыл глаза и посмотрел в сторону говорившего. И тут же едва не рухнул вниз от самой банальной неожиданности: перед ним стоял тот самый человек, с дырявой грудью, только теперь на нём был надет тёмный пиджак.
- Ты… ты… ты кто такой? – спросил Адам, подумав, что, раз воображение решило с ним поиграть, то почему бы и нет. Всё-таки, он добился того, чего хотел.
- Ну, у меня много имён. Можешь называть меня Марио, Амадео или Тео. Последнее мне больше нравится, - протянул человек и тут же добавил, - Я пришёл помочь, Адам.
Видно, что каждое слово давалось ему с трудом. Голос его слабел, но человек продолжал стоять и тянуть ему руку.
- Мне не нужна помощь, уходи, проговорил тот. - Ты всего лишь моя температура, поэтому я вполне могу тебя не слушать.
- Тогда помоги мне, - сказал он и повалился набок.
- Тео, Тео! – Адам тряс и хлопал его по щекам, но тот не реагировал. Пришлось опять нести его домой, только теперь Адам старался не отходить от него ни на шаг.
* * *
Тео не приходил в себя. Казалось, он просто спит и достаточно одного щелчка, чтобы тот проснулся. Но какие бы усилия не прилагал Адам, разбудить спящего инопланетянина он не мог. Он тряс его, кричал, даже играл ему так громко, что пришлось разбираться с соседями. Так прошло три дня.
Адам пристально посмотрел на чёрную дыру в груди Тео. Она будто гипнотизировала его своей чернотой и бесконечностью, просачивалась в зрачки. Должно быть, её пробила какая-то невыносимо тяжёлая боль. Пробила и поселилась внутри, прилипнув к стенкам. Адам шумно вздохнул и протянул руку так, что дыра оказалась прямо под его ладонью. Оттуда веяло холодом. Ему показалось, дыра затягивает его – и тогда он увидел страшные картины.
Они тащат огромную чёрную птицу с перебитыми крыльями. Маленькие человечки, закутанные с ног до головы в бесцветные комбинезоны, тянут её тонкими лесками, обвитыми вокруг полумёртвой тушки, на холм. Всё вокруг сумрачно-серое, как раздробленный мокрый цемент, даже небеса заляпаны это жидкой грязью. Только лезвие косого ножа сверкает между разбухших деревянных рамок. Птица рвётся вверх, но силки не дают, и поэтому глаза у неё залиты смесью слякоти и крови. Рывок-второй-третий, и силы покидают её на время, но потом возвращаются, и она делает очередную бесполезную попытку. Кричать она не может – клюв также перетянут леской.
Когда до ножа остаётся пару метров, она вдруг высвобождает крылья – кто-то из конвоиров засмотрелся на проблеск в свинцовых тучах - и бьёт ими по асфальтовой жиже и маленьким человечкам. Но кости вывернуты или раздроблены в крошку – тщетно. Они волочат её на эшафот.
Когда горло птицы лежит прямо под ножом, и весь мир вздохнул в усталом ожидании развязки, небо разрывается яркими солнечными лучами, будто блестящее лезвие полоснуло не по шее, а по войлочным облакам. Палачи падают на землю и корчатся от невыносимых мук – им осталось не больше вечной минуты.
Птица видит свет. Он гладит её сломанные крылья, лижет раны, но уже не сможет излечить. Она кричит, вопит изо всех сил, и кровь кипит у неё в глотке. Птица поднимается в высь, к свету, прощается с ним и падает замертво.
Они не смогли её спасти
* * *
- Кто ты?
Они сидели в комнате и пили горячий чай. За окном только-только просыпался день, выбеливая пунцовое небо широкой ворсистой кистью. Рождественское утро, едва разлепившее спросонку веки.
Тео сидел на подоконнике между горшков с погибшими розами, вжимая ладони в большую чашку и разглядывая заснеженную улицу. Под клетчатой рубашкой практически не видно было дыру, но для надёжности он застегнул пуговицы до самого воротничка.
Адам расположился на кровати и вглядывался в облачко чайного напитка.