Never give up, it's such a wonderful life (c)
многоуважаемая .peccatrice! ты думала, я забыла о твоём совершеннолетии (а ты знаешь, что я жду его больше других
) - это ложь)))))) Поскольку лучше поздно - с праздником тебя
читать дальше
и всего-всего, ну ты знаешь, чего тебе больше всего нужно и хочется
И ещё... я тут принесла небольшой подарок)) возможно, тебе приглянется)
Энни - невысокая девушка с волосами цвета горького шоколада, подстриженными так, чтобы можно любоваться тонкой шеей. Она сказала, это называется каре. А ещё она ловко орудует вилкой, переворачивая хлеб в весело пузырящейся сковородке, то прибавляя, то убавляя огонь. За ней забавно наблюдать, закутанную в его рубашку, такую внимательную и серьёзную. Она аккуратно кладёт гренки на тарелку и зовёт к столу.
В такое утро положено молчать и чувствовать, греться в пушистом солнечном свете. И пить горячий кофе из больших чашек, постоянно переглядываясь, и, поймав взгляд, опускать глаза вниз. А ещё так уютно сесть на колени, мурлыча и тыкаясь носом в висок. У него отросли волосы – взъерошенные тёмные кудри, в которые так приятно запустить пальцы. Он кажется ещё более похудевшим и бледным. Такое сочетание, должно быть, сводит её с ума. Только бы не потерять ощущение золотистого утра, обнять его, крепко-крепко прижать, только бы не…
- Мне пора, - шепчет он, целуя её щёку, улыбаясь и поглаживая изогнутую спину – жест, который должен успокоить поднимающуюся бурю. Должен был.
Энни потухает, как свечка, вмиг. И Бену даже кажется, что у неё похолодели руки.
Вздох.
Слабая улыбка.
Обошлось.
- Ну, что ж, - облизывается она. - Мой дорогой Шерлок, - говорит томно, пытаясь спрятать расстроенные нотки. При этом губы красиво сжимаются для произнесения круглой гласной, а всё внимание внезапно концентрируется на падающую на его лоб прядку. – Я готова отдать тебя в руки милого Ватсона, но с условием, - от тёмно-каштанового цвета волос его глаза кажутся совсем льдистыми, почти прозрачными. Она бережно сдувает прядь. – После съёмок вы вернёте мне Бенедикта в целости и сохранности… И в сознании.
Бен смеётся, соглашается, а через несколько минут Энни закрывает за ним дверь и подходит к зашторенному окну, чтобы также коснуться плотной вышитой ткани, посмотреть на осеннюю улицу и проводить его взглядом до такси – ему кажется, что это помогает войти в образ. А её кажется, что два билета на выставку стоит достать из сумочки и порвать на мелкие кусочки. Всё равно им обоим не очень-то и хотелось. А ещё лучше сжечь.
И по-прежнему пахнет корицей.
* * *
В ванной запотевшие зеркала.
Подушечками пальцев по нежной спине, едва касаясь, словно по тонкому фарфору. Поцелуями – каждый позвонок, каждую впадинку, каждую задержавшуюся капельку – безнадёжная романтика. И крылья между лопаток, ещё чуть-чуть, и осязаемые.
Сознание теряется где-то между родинок и едва различимых веснушек. Энни обвивает его талию руками и прижимается щекой к спине.
- Как день прошёл? – зажмурившись, спрашивает она.
Бен слышит: скучала. И тоже прикрывает глаза, вспоминая яркий день. Роль будоражит ему кровь, игра доставляет физическое и моральное удовольствие. И единственное, что ещё держит на земле – её тёплые руки.
- Хорошо, - произносит он, улыбаясь уголком губ. – Было весело. Мартин…
Он говорит приглушённо, а она прислушивается к бьющемуся сердцу и гулкой вибрации тела, особо не улавливая смысла слов.
Её подруга-психолог утверждает, что в сказанных словах обязательно есть доля лжи. И если будешь клясться в любви, то вовсе не любишь. Поэтому она не произносит это вслух, проговаривая, как молитву, про себя.
- Устал? – почти уснув, говорит она.
Бен разворачивается и целует её сладко и бережно, затем настойчиво и жадно. Она понимает, чего ему хочется.
В ванной запотевшие зеркала.
* * *
Они слушают пульс. Крепко обнимая запястье дорогим кожаным ремешком. Здесь – маленькое сердце из переплетающихся вен и сосудов. Тук-тук-тук. Слишком интимно.
Сложный механизм из шестерёнок, отмеряющий время – незыблемая вещь, нематериально-ощутимая. Вечный бег по кругу от 12 до 12 – секунды, минуты, часы, жизнь – в русском языке. Неумолимое движение вперёд, без права возврата – по-немецки. И его, английское, время на части. Три кусочка до следующего дубля. Пять кусочков, как Энни послала его к чёрту.
Он накрывает чёрные часы манжетой своей белой рубашки, застёгивая на маленькую пуговку.
иллюстрация
* * *
- Зачем? – слёзы мешают Энни говорить. – Зачем ты обещаешь, если всё равно не выполнишь?
Она злится на себя за этот срыв, злится, потому что не может держать это в себе, злится, но не может остановиться.
- Я работаю, - холодно говорит он, сжимая в руке вилку.
- И не можешь уделить мне час своего драгоценного времени? Полчаса, пятнадцать минут! – обида сжимает горло.
- Это моя жизнь, Энни! Ты знала, на что шла! Я люблю свою работу, понимаешь? Не нравится – уходи!!!
Густой голос заливает ей уши, и впервые хочется зажать их, чтобы не слушать, не слышать, не думать…
* * *
Туман настолько густой, что не видно перил, а за перилами – Темзу. В расстёгнутом пальто, вероятно, холодно, но она не пытается это исправить, разрушая холодное лондонское утро стуком каблуков.
Туман путается в растрёпанных волосах и лезет в горло, в душу, режет глаза своей белизной и пушистой густотой так, что Энни теряется и просто плачет, выстанывает собственную слабость. Ей бы зацепиться за что-нибудь, но вокруг только тающий туман. Ничего. Никого. Пу-сто-та.
Он выныривает откуда-то из белёсых клочьев, прижимает к себе и жарко дышит в висок – бежал.
- Посмотри на меня, - быстро шепчет он, удерживая её т падения. – Энни, мне нужна только ты. Энни.
) - это ложь)))))) Поскольку лучше поздно - с праздником тебячитать дальшеи всего-всего, ну ты знаешь, чего тебе больше всего нужно и хочется
И ещё... я тут принесла небольшой подарок)) возможно, тебе приглянется)
развяжи бантик
открой коробочку
загляни внутрь
В квартире тепло и пахнет корицей. Солнце вливается в окна кухни сквозь щели в золотистых занавесках и растекается яркими солнечными лужами повсюду, особенно на столе, где дымятся только что обжаренные гренки. Лучи цепляются за его рыжеватые ресницы, заглядывают в светлые глаза, заставляя щуриться и закрываться рукой. Бен задёргивает занавески плотнее, задержавшись пальцами на вышитой шёлковыми нитями ткани.Энни - невысокая девушка с волосами цвета горького шоколада, подстриженными так, чтобы можно любоваться тонкой шеей. Она сказала, это называется каре. А ещё она ловко орудует вилкой, переворачивая хлеб в весело пузырящейся сковородке, то прибавляя, то убавляя огонь. За ней забавно наблюдать, закутанную в его рубашку, такую внимательную и серьёзную. Она аккуратно кладёт гренки на тарелку и зовёт к столу.
В такое утро положено молчать и чувствовать, греться в пушистом солнечном свете. И пить горячий кофе из больших чашек, постоянно переглядываясь, и, поймав взгляд, опускать глаза вниз. А ещё так уютно сесть на колени, мурлыча и тыкаясь носом в висок. У него отросли волосы – взъерошенные тёмные кудри, в которые так приятно запустить пальцы. Он кажется ещё более похудевшим и бледным. Такое сочетание, должно быть, сводит её с ума. Только бы не потерять ощущение золотистого утра, обнять его, крепко-крепко прижать, только бы не…
- Мне пора, - шепчет он, целуя её щёку, улыбаясь и поглаживая изогнутую спину – жест, который должен успокоить поднимающуюся бурю. Должен был.
Энни потухает, как свечка, вмиг. И Бену даже кажется, что у неё похолодели руки.
Вздох.
Слабая улыбка.
Обошлось.
- Ну, что ж, - облизывается она. - Мой дорогой Шерлок, - говорит томно, пытаясь спрятать расстроенные нотки. При этом губы красиво сжимаются для произнесения круглой гласной, а всё внимание внезапно концентрируется на падающую на его лоб прядку. – Я готова отдать тебя в руки милого Ватсона, но с условием, - от тёмно-каштанового цвета волос его глаза кажутся совсем льдистыми, почти прозрачными. Она бережно сдувает прядь. – После съёмок вы вернёте мне Бенедикта в целости и сохранности… И в сознании.
Бен смеётся, соглашается, а через несколько минут Энни закрывает за ним дверь и подходит к зашторенному окну, чтобы также коснуться плотной вышитой ткани, посмотреть на осеннюю улицу и проводить его взглядом до такси – ему кажется, что это помогает войти в образ. А её кажется, что два билета на выставку стоит достать из сумочки и порвать на мелкие кусочки. Всё равно им обоим не очень-то и хотелось. А ещё лучше сжечь.
И по-прежнему пахнет корицей.
* * *
В ванной запотевшие зеркала.
Подушечками пальцев по нежной спине, едва касаясь, словно по тонкому фарфору. Поцелуями – каждый позвонок, каждую впадинку, каждую задержавшуюся капельку – безнадёжная романтика. И крылья между лопаток, ещё чуть-чуть, и осязаемые.
Сознание теряется где-то между родинок и едва различимых веснушек. Энни обвивает его талию руками и прижимается щекой к спине.
- Как день прошёл? – зажмурившись, спрашивает она.
Бен слышит: скучала. И тоже прикрывает глаза, вспоминая яркий день. Роль будоражит ему кровь, игра доставляет физическое и моральное удовольствие. И единственное, что ещё держит на земле – её тёплые руки.
- Хорошо, - произносит он, улыбаясь уголком губ. – Было весело. Мартин…
Он говорит приглушённо, а она прислушивается к бьющемуся сердцу и гулкой вибрации тела, особо не улавливая смысла слов.
Её подруга-психолог утверждает, что в сказанных словах обязательно есть доля лжи. И если будешь клясться в любви, то вовсе не любишь. Поэтому она не произносит это вслух, проговаривая, как молитву, про себя.
- Устал? – почти уснув, говорит она.
Бен разворачивается и целует её сладко и бережно, затем настойчиво и жадно. Она понимает, чего ему хочется.
В ванной запотевшие зеркала.
* * *
Они слушают пульс. Крепко обнимая запястье дорогим кожаным ремешком. Здесь – маленькое сердце из переплетающихся вен и сосудов. Тук-тук-тук. Слишком интимно.
Сложный механизм из шестерёнок, отмеряющий время – незыблемая вещь, нематериально-ощутимая. Вечный бег по кругу от 12 до 12 – секунды, минуты, часы, жизнь – в русском языке. Неумолимое движение вперёд, без права возврата – по-немецки. И его, английское, время на части. Три кусочка до следующего дубля. Пять кусочков, как Энни послала его к чёрту.
Он накрывает чёрные часы манжетой своей белой рубашки, застёгивая на маленькую пуговку.
иллюстрация
* * *
- Зачем? – слёзы мешают Энни говорить. – Зачем ты обещаешь, если всё равно не выполнишь?
Она злится на себя за этот срыв, злится, потому что не может держать это в себе, злится, но не может остановиться.
- Я работаю, - холодно говорит он, сжимая в руке вилку.
- И не можешь уделить мне час своего драгоценного времени? Полчаса, пятнадцать минут! – обида сжимает горло.
- Это моя жизнь, Энни! Ты знала, на что шла! Я люблю свою работу, понимаешь? Не нравится – уходи!!!
Густой голос заливает ей уши, и впервые хочется зажать их, чтобы не слушать, не слышать, не думать…
* * *
Туман настолько густой, что не видно перил, а за перилами – Темзу. В расстёгнутом пальто, вероятно, холодно, но она не пытается это исправить, разрушая холодное лондонское утро стуком каблуков.
Туман путается в растрёпанных волосах и лезет в горло, в душу, режет глаза своей белизной и пушистой густотой так, что Энни теряется и просто плачет, выстанывает собственную слабость. Ей бы зацепиться за что-нибудь, но вокруг только тающий туман. Ничего. Никого. Пу-сто-та.
Он выныривает откуда-то из белёсых клочьев, прижимает к себе и жарко дышит в висок – бежал.
- Посмотри на меня, - быстро шепчет он, удерживая её т падения. – Энни, мне нужна только ты. Энни.
@темы: Benedict Cumberbatch, honeys, сказки
-
-
16.11.2011 в 21:42Такой здесь. Красивый. Как и всегда, впрочем.
-
-
16.11.2011 в 21:48-
-
16.11.2011 в 21:48-
-
16.11.2011 в 21:52я помнила о тебе весь вчерашний день, честночестно
взрослая Крииис, затискать бы)))))
-
-
16.11.2011 в 21:54-
-
16.11.2011 в 22:01спать и видеть Беньку во сне!
-
-
16.11.2011 в 22:02-
-
16.11.2011 в 22:06затёртый, но прекрасный бух
-
-
16.11.2011 в 22:08-
-
16.11.2011 в 22:15-
-
26.11.2011 в 05:08песня очень подходит…
-
-
26.11.2011 в 08:15хотя сначала писала под "основную")))))
-
-
03.01.2012 в 02:58-
-
03.01.2012 в 03:02-
-
30.03.2012 в 21:40-
-
30.03.2012 в 21:42